Everything was beautiful and nothing hurt. (с) Vonnegut
Внезапнофанфик. Написан много лет назад, выложен сейчас, спасибо за неоценимую помощь Glaive.
Реборн, 13YL!!!, может, 8059, а может, и нет, и смерть мимо пробегавшего персонажа. От канона рожки да ножки, ни сюжета, ни смысла, ни на что не претендую, ничего не хочу XDD
читать дальшеВ церкви пахнет розами и холодным камнем. Стены уже успели отдать всё накопленное за день тепло. Лунный свет, падая через бесхитростные витражи, окрашивает в нежные оттенки тонкие, бледные лица мраморных ангелов .
Ямамото стоит у открытого гроба, и ему тошно от того, как серебристые волосы покойника сливаются в полутьме с белыми цветами. Картина кажется нереальной, словно нарисованной или инсценированной для фотографической съемки.
- Повезло ему, - хихикает Бельфегор, вальяжно растянувшись на передней скамье. – Мало кого из наших вообще хоронят, тем более, ши-ши-ши, в открытых гробах.
От его шипящих, как у змея-искусителя, интонаций становится совсем не по себе. Ангелы смотрят на человека у гроба с немым предостережением.
- Знаешь, что это значит, Хранитель Дождя? – продолжает Бельфегор, принц с именем демона, лениво позёвывая. – В Варии образовалось вакантное место, как раз для тебя.
Ямамото впервые оглядывается в его сторону, не без облегчения от того, что есть повод оторваться от мёртвого лица варийского мечника.
- Боюсь, это не для меня, - без заминки отвечает он, как заранее приготовленную речь. Ответ, который могли бы напечатать в учебниках для верных и преданных Хранителей Вонголы: что нужно сказать, если вас пытается переманить другая организация.
- Ты подумай, - фыркает принц, временно исполняющий обязанности стратегического капитана. – Мы не торопим. У нас тёплая уютная компания, много виски и очень весело. Если умирать, то уж по-нашему, а не тухнуть с Десятым Вонголой и его фальшивыми идеалами.
- Нет, спасибо.
- А ведь одна из твоих атак носит его имя, - Бельфегор с укором цокает языком. – Сквало был бы недоволен, что ты вот так вот посылаешь дело его жизни! Зря он, что ли, с тобой возился?
Ямамото замирает, переводит взгляд на тёмное дерево гроба. Ангелы смотрят на него с грустным упрёком.
- Я через недельку перезвоню, ши-ши-ши. Чао, - коронованная особа легко вскакивает со скамьи и направляется к тяжёлым деревянным дверям выхода, в жаркую, душную итальянскую ночь.
После гулкого, громкого стука тяжёлых сапог по мрамору наступившая тишина кажется особенно плотной, а темнота там, куда не достаёт лунный свет – осязаемой. Она отчётливо шевелится топотом маленьких мышиных лапок.
Никто не бессмертен, - думает Ямамото. С каждым годом у него становится все меньше и меньше друзей.
Он сам не знает, зачем, по возвращении в Японию, в светлый, просторный кабинет Тсуны, он рассказывает о предложении Бельфегора. Наверно, потому, что Тсуна смотрит на него с сочувствием и спрашивает о том, как прошла поездка в маленькую итальянскую церковь в глуши, а Ямамото хочет говорить о чем угодно, только не о холодных мраморных ликах, белых розах и мёртвых друзьях.
Тсуна смотрит на него с лёгким удивлением и, может быть, испугом, но потом берёт себя в руки.
- Если ты этого хочешь, Ямамото, - тепло улыбается глава Семьи, - то я не буду тебе мешать. И кольцо у тебя тоже никто отбирать не станет. У Хибари вон вообще своя организация…
Ямамото чувствует болезненный укол в области сердца. Он всего-то хотел похвастаться собственной популярностью и рассчитывал на «да ты что, Ямамото, даже не думай о том, чтобы уходить, как же мы без тебя!», а вместо этого оказывается, что людям, ради которых он пожертвовал своей мечтой, жизнью близкого человека, он нужен далеко не так сильно, как думал. Поэтому с губ срывается не «да что ты, Тсуна, я уже отказался», а…
- Да что ты, Тсуна, я ещё не решил!
Тем же вечером, ворочаясь в своей постели, он впервые серьёзно задумывается. О ревности и любви. Означает ли отсутствие первой и отсутствие второй? Действительно, у Хибари вон своя организация. Мукуро в делах Тсуны учавствует редко, только что-то своё, тёмное, мутит на стороне. Сколько раз он сам уезжал на тренировки к Сквало, на другой конец света… И с чего он решил, будто нынешнее предложение Варии чем-то отличается?
Всего лишь одна из возможностей, которую ему дают взамен упущенных.
Эта темнота, наверно, пришла вслед за ним из маленькой итальянской церкви, тайком пробравшись в багажное отделение самолета. Её тоже можно потрогать рукой, если очень хочется, она тоже пытается ему что-то сказать голосом мёртвого человека.
И все же это смешно, - смеётся он ей в ответ. Разве ему, Ямамото Такеши, место среди психов и убийц?
Темнота тоже смеётся. Ши-ши-ши.
Он все ещё верит, что никуда не уйдёт, но ему нужно знать реакцию ещё одного человека. Они не виделись всего пару недель, но предвкушение встречи наполняет Ямамото лёгкой радостью, как будто ему снова пятнадцать.
Шторм никогда не сидит на месте, и за ним приходится как следует побегать по этажам.
Гокудеру он слышит ещё раньше, чем видит. Тот отдаёт распоряжения, ругается на нерадивых подчиненных: он один здесь пытается работать, а все только и строят злобные планы, как бы ему помешать, и где его кофе, и почему ему до сих пор не принесли ту папку с важной информацией?
При Гокудере штаб Вонголы всегда выглядит так, будто по нему прошёлся ураган. Не так уж далеко от правды, - отмечает Ямамото.
Когда он осторожно подкрадывается сзади и кладет руку Хранителю Шторма на плечо, тот вздрагивает и проливает кофе себе на рубашку.
- Ямамото, придурок, какого чёрта ты творишь?! Это что, блин, заговор, как испоганить мне весь день?! – орёт на него Гокудера вместо приветствия, и, сунув свой кофе и какие-то бумаги, которые сам же потом будет искать, в руки кому-то из пробегавших мимо подчинённых, разворачивается и быстрым шагом направляется к мужскому туалету. Ямамото, разумеется, идёт за ним.
- Признайся, ты вернулся специально для того, чтобы мне всё портить? – вздыхает Гокудера, едва за ними закрывается дверь, и, включив воду, пытается справиться с расплывающимся пятном подручными средствами.
- Ты бы здесь умер от скуки, если бы я не приходил иногда тебя развлекать, - самонадеянно заявляет Ямамото, прислонившись спиной к стене. Гокудера косится на него через зеркало с недовольством, которое даже не пытается скрыть.
- Если бы не ты и ещё некоторые личности, то моя жизнь напоминала бы прогулку по райскому саду.
Под «ещё некоторыми личностями» наверняка подразумевается большая часть человечества.
- Не преувеличивай, - снисходительно улыбается он другу.
- Принеси хоть какую-нибудь пользу, раз уж это твоя вина, сбегай за запасной рубашкой, - хмурится Гокудера. – Мой кабинет, нижний левый ящик стола.
Оглянувшись перед тем, как закрыть за собой дверь, Ямамото видит, как Хранитель Шторма резкими, отчётливыми движениями стягивает с себя уже на треть промокший предмет одежды, и склоняется над раковиной с таким сосредоточенным выражением лица, словно от пятна, с которым он ведёт борьбу, зависит успех или провал миссии.
- Что так долго? – по привычке упрекает его Гокудера, когда Ямамото возвращается, хоть вернулся тот довольно быстро.
- Так получилось, - пожимает плечами он, кидая подрывнику новую рубашку, ещё не распакованную и белую, как снег. Или как мёртвые, белые розы.
Гокудера раздражённо хмыкает и одевается, придирчиво осматривая себя в зеркале. Представитель Савады Тсунаеши всегда должен выглядеть идеально.
- Я хотел предложить тебе выпить чего-нибудь вместе после работы, - невзначай бросает Ямамото, встречаясь с ним взглядом в зеркале .
- Как будто у меня других дел нет. И вообще, я не знаю, во сколько освобожусь, - на языке Гокудеры это означает «да». Если и не означает, то Ямамото подобные ответы всегда воспринимал только так.
- Тогда позвони вечером. Я буду ждать, - говорит он и, не прощаясь, выскальзывает за дверь.
Они встречаются поздно вечером, уже давно за полночь – честно, только Гокудера может считать это время ещё вечером, - в маленьком баре на окраине города, где их знают, никогда не задают вопросов, готовы ради них не закрываться хоть до трех ночи (да, бывали и такие случаи!) и всегда верят, что красное пятно на рубашке – это вино, неосторожно пролитое за обедом.
Гокудера ослабляет галстук, снимает пиджак, откинувшись в кресле, и только Ямамото знает, какая усталость сквозит за этими жестами. Гокудера единственный, кто в Семье пытается заниматься всем и сразу – от легальных и нелегальных бизнес-планов и составления и распределения миссий, проводя ночи в своём кабинете, при призрачном освещении компьютера, до переговоров и выполнения полевых заданий. Как ему это удается, Ямамото не знает, зато он знает, как укоризненно Тсуна качает головой, глядя на синие тени под глазами своего Хранителя, и иногда в приказном порядке отправляет того домой, отсыпаться, - один из немногих случаев, когда Десятый использует именно приказы, а не просьбы.
Они берут одну бутылку виски на двоих, и Ямамото наливает себе чуть меньше, чем Гокудере, цедит неразбавленный, обжигающий алкоголь осторожными глотками – он еще планирует отвезти Гокудеру домой, раздеть, дотащить до постели и заботливо подоткнуть ему одеяло.
- А ты все не меняешься, идиот, - смеется Гокудера, расслабляясь, и Ямамото думает, что ему идет и беззаботный смех, и легкий румянец на щеках, вызванный опьянением. – Сколько лет я тебя уже знаю?
- Тринадцать, - отвечает он, наливая им еще по порции виски. Тринадцать – счастливое число. И все это время они были вместе, в грусти и в радости, в счастье и в горе. Не каждый прочный брак столько выдерживает… ни одни отношения между людьми не пережили бы столько, сколько пережила их долгая дружба.
- Верно, - хмыкает Гокудера. – Давай, за чёртову дюжину. Счастливое число.
Стаканы сталкиваются, янтарная жидкость плещется о прозрачные стенки, как волны Средиземного моря о золотые пески пляжей Италии.
Если закрыть глаза, то Ямамото видит лицо Гокудеры в обрамлении белых роз, сливающихся с волосами цвета лунного света.
Это ведь смешно – то, насколько отчаянно он боится потерять своего друга, учитывая, сколько поводов у Ямамото есть для того, чтобы его ненавидеть - за все эти годы.
Один из них – первая кровь на своих руках. Ямамото помнит, как на той миссии, под романтической полной луной, Гокудера усмехнулся, хлопнул его по плечу и сказал: «Ну что, с почином тебя». Ровно с той же интонацией, с какой сейчас предлагал выпить за время, что они друг друга знают.
Тогда, в тот момент, Ямамото мог бы и его убить - росчерком катаны по спине переписать его судьбу. Вместо этого он поддержал ослабленного, бледного от потери крови Гокудеру за талию и простил ему все за горячее сухое дыхание на своей шее.
Если бы он сравнивал себя с оружием, он бы назвался не катаной, а пулей – быстрой, точной, смертоносной. Тогда Тсуна был бы пистолетом, направляющим в цель, а Гокудера – его порохом. Без Гокудеры у него не было бы той холодной ярости, которая не оставила пока что ни одного свидетеля, не понаслышке знавшего бы ее силу.
Поэтому Ямамото смеется над собой и своей глупостью, опрокидывая в себя содержимое стакана.
Гокудера не спрашивает о том, как прошла его поездка, не предлагает выпить за Сквало и за то, чтобы ему было не слишком жарко там, в аду. Ямамото не поднимает эту тему. Он хочет оставить маленькую итальянскую церковь и строгие взгляды мраморных изваяний только себе.
Если бы Гокудера действительно лежал в том гробу, как видится Ямамото, он бы тоже был похож на ангела из холодного белого камня.
- Ты что, ждешь приглашения на чашку кофе? - интересуется Гокудера, когда Ямамото практически вытаскивает его с заднего сиденья такси, и пытается не уронить наполовину пустую бутылку «Джек Дэниэлс».
- Пригласишь? –улыбается Ямамото, обняв подрывника за талию, и, осторожно маневрируя, помогает тому подниматься по ступенькам лестницы к квартире.
- Еще чего, - отзывается тот и долго ищет ключи. Привычный фарс – оба знают, что никакого приглашения Ямамото не нужно для того, чтобы последовать за Хаято в небольшую уютную квартиру, заваленную вещами и бумагами, с диваном, разодранным острыми когтями, и грязной посудой.
- Ури, блядь, сука, - констатирует Гокудера, когда замечает сорванные с карниза шторы. Она тут же появляется, требовательно мяукая, и позволяет Ямамото себя погладить.
- Так ты кофе будешь, или нет? – недовольно спрашивает Хранитель Шторма, пробираясь на кухню через беспорядок, устроенный им самим и его кошкой.
- Буду, - соглашается Ямамото, и заранее мысленно кривится, представив растворимую дрянь, которой Гокудера собирается его угостить.
У Гокудеры в руках все еще их бутылка виски. Будто только что это заметив, тот поднимает ее к электрическому свету люстры, прищуривается, попеременно поглядывая то на нее, то на Хранителя Дождя, потом кивает чему-то и ставит ее на стол.
Кофе оказывается мерзким ровно настолько, насколько и представлял себе Ямамото. И как Гокудера пьет это каждый день?
И так по-детски обижается, когда Ямамото его об этом спрашивает.
Сквало учил его не только искусству боя. Между изматывающими тренировками он таскал его по барам и притонам и учил жизни. Пытался вдолбить в молодую и упрямую голову, что никому нельзя доверять, что каждый сам за себя в этом жестоком мире, что и ребенок может нажать на курок пистолета, а друг – выстрелить в спину. Ямамото смеялся и не понимал, зачем ему эта наука. Сквало злился и пытался переделать его в идеальное оружие, а Такеши, на глазах усваивая новые приемы, не уступал ни толики своей человечности.
- Глупый мальчишка, которому катану дали поиграть, - плевался Сквало, и смотрел на него с плохо скрываемым умилением.
Эти уроки жизни прекратились после того, как Ямамото в первый раз убил, чтобы спасти себя и Гокудеру. Что в нем изменилось тогда, он и сам не знал. Может быть, стоило спросить у Сквало – варийский мечник, скорее всего, не ответил бы, но, по своему обыкновению, ткнул бы Ямамото носом в нужном направлении, как слепого щенка – пусть сам копается.
Единственный, в ком Ямамото нашел тогда молчаливое понимание и сочувствие, был Тсуна, с виноватой, хрупкой улыбкой сидевший вместе с ним в больнице у постели Гокудеры. В то время они еще были близки. Теперь Ямамото уже не может разглядеть Тсуну за реками крови, которая льётся росчерками катаны одного и росчерками пера другого.
Он возвращается к себе еще до того, как небо начинает светлеть, и попадает в лапы караулящей его темноты. Она опутывает его липкими нитями паутины в углах пустого помещения ресторана. У Ямамото хватает средств сохранять за собой дом своего детства, ныне мертвый, но не хватает времени на то, чтобы поддерживать в нем хоть какую-то чистоту. Обжитыми выглядят разве что его комната с яркими прямоугольниками невыцветших обоев, оставшихся от отодранных бейсбольных постеров, и ванная. Кухня тоже заброшена: готовить только для себя он уже давно не видит смысла. Темнота нашёптывает что-то о разбитой и сломанной жизни, об идеальном способе самоубийства, погребения себя заживо: стать идеальным оружием, которое хочет получить Семья, бросить рассыпающиеся в руках остатки того, ради чего он жертвовал всем, что было у него до Тсуны, до Гокудеры. Если хорошенько подумать, то ему нечего терять. Я не хочу даже думать об этом, - отвечает Ямамото. А тебе не придется думать, нужно будет только убивать. Никаких сложностей, никаких сожалений, - шепелявит темнота.
Тебя, идиота, всю жизнь старательно вели именно к такой судьбе, - меняется голос темноты, кричит, оглушает, заставляет верить себе силой, а не смыслом слов. Давай, покажи хоть немного благодарности тем, кто столько лет ждал, пока из тебя получится хоть что-нибудь путное, мальчишка с катаной!
Ямамото хватается за голову, которая раскалывается, трещит по швам от выпитого виски, просит прощения у отца и спрашивает у Неба, за что оно так равнодушно к нему. Небо не слышит и не отвечает.
За пять минут до рассвета он сдается и набирает номер своего персонального демона-искусителя. Он не знает, сколько сейчас времени в Италии, но подозревает, что Вария никогда не спит.
Трубку берут после шестого гудка.
- Слушаю…
- Я хочу знать, зачем я вам нужен.
- Ши-ши-ши, - смех принца через тысячи километров кажется помехой на линии связи, а не звуком человеческого голоса. – Решился, Ямамото Такеши?
- Сначала ты ответь, - просит он.
- Будущему товарищу по команде – так уж и быть. Рекомендация Сквало. Он специально натаскивал тебя на нашу работу, считал, что ты единственный, кто смог бы его рано или поздно заменить. Поэтому и нянчился с тобой… все ради будущих ценных кадров.
- Спасибо. Я так и думал.
Ямамото вешает трубку, не прощаясь, откидывается на сиденье своей машины, и чувствует на себе ночную липкую паутину. Она была правдой, не сном, не кошмаром, навеянным темнотой и одиночеством.
Он не сам догадался – ему рассказала темнота.
Сквало, который знал его, пожалуй, лучше всех, потому что пристально изучал его день за днем, год за годом, считал, что ему, Ямамото Такеши, самое место среди отъявленных психопатов и убийц.
Ему требуется полдня, чтобы смириться с принятым решением. Принятым кем – он сам не знает. Он бесцельно шатается по городу, прежде чем снова ввалиться в кабинет к Тсуне.
- Тсуна, дай мне какое-нибудь задание.
- Ямамото? Что случилось? Какое задание?
- Любое, только дай.
Десятый со вздохом роется в столе и достает тонкую черную папку с распечатками.
- Я собирался попросить тебя… над этим проектом уже работает Гокудера-кун, но твоя помощь там пригодится.
- Что это?
Ямамото думает, что уже где-то видел эти планы раньше.
Если бы не похожее задание три года назад – попахивающее суицидом для одиночки, даже если это Гокудера – его отец мог бы быть жив. Если бы Такеши, как хороший сын, был бы дома вовремя, к ужину, а не в другом конце страны, на заброшенном складе на вражеской территории, прикрывая своей спиной чужое безрассудство.
В его голове роится слишком много «если бы», и он упустит их все до одного.
Эта миссия – суицид для двоих. Ямамото улыбается так же радостно, как в их школьные годы, а Гокудера так же ворчит, что согласился на его присутствие только из-за приказа обожаемого Десятого. Некоторые вещи между ними остаются прежними.
Правда в том, что он действительно предпочел бы оказаться погребенным с Гокудерой в одной кровавой бойне, а не бежать на другой конец света от собственной безысходности.
Вот уже сорок семь минут подряд из того времени, что они провели бок о бок на вражеской территории, Ямамото видит перед собой только красное. Присутствие Гокудеры он ощущает, просто ощущает спинным мозгом. Что-то свистит над ухом.
- Ложись!
Он толкает Гокудеру на землю ладонями, влажными от пота, и, как музыку, слушает далекий взрыв их часовой бомбы. Автоматная очередь оставляет аккуратные круглые отпечатки в стене над их распростертыми телами.
- Слезь с меня! – требует Гокудера. – Я лучше тебя стреляю.
- Посмотрим, - отвечает Ямамото, перезаряжая пистолет.
Ему тошно от того, что между ними соревнование на то, кто больше отнимет человеческих жизней, – обычная штука, и что Гокудера считает, что все в порядке, что так все и должно быть.
Скорее всего, тот факт, что его так тянет к Гокудере – признак извращенного эмоционального мазохизма. Как и то, что Ямамото до сих пор живет в доме своего детства с липкой темнотой в углах.
Красная, как вишневый сок, кровь, которая стекает по его катане, сулит избавление и очищение, стоит лишь окунуться в нее с головой. Чего ты боишься, шепчет темнота, почему только омываешь ей руки по локоть?
Он останавливается двадцать две минуты спустя, когда в живых не остается ни одного врага, ни одного свидетеля триумфа богов войны. Он падает навзничь, на мягкую траву, мокрую от вечерней росы, и понимает, как устал.
- Поднимайся, - бурчит Гокудера, - чего разлегся.
- Гокудера, - со вкусом потягивается Ямамото, осторожно касается языком корки из крови и пыли на своей разбитой губе, - а мы пропустили закат. Думаешь, он был красивый?
Думаешь, он был багровый?
- Когда ты уже прекратишь думать о всяких глупостях?
- Наверно, в тот же самый день, как ты начнешь их понимать, - смеется Ямамото. У Гокудеры слишком прямое, четкое, математическое мышление. Ему не понять первых всполохов безумия, окрашивающих сознание в такие яркие, праздничные красные оттенки.
- Придурок, - беззлобно ругается Хаято и опускается рядом, подстелив порванный пиджак.
- Я ухожу в Варию, - говорит Ямамото, и после моря красного за последний час, вытеснившего из памяти молчание, темноту, тишину, слова слетают легко и весело, несутся по ветру быстро и метко, как пули, вдребезги разбивая хрупкое равновесие Вселенной.
Гокудера отрешенно смотрит на него, сквозь него, и смеется, как пьяный.
- Что за шутки, Ямамото?
- Это не шутка, - отвечает он, повернувшись на бок и подперев голову ладонью. – Ты стал правой рукой Тсуны, как и мечтал, я за тебя рад. У Хибари своя организация, у Мукуро своя шаражка и свои темные делишки. У Рехея семья, маленькая дочь. Ламбо вообще член другой Семьи. У всех есть еще какое-то место в этой жизни, кроме меня, мне пора найти свое.
- И ты считаешь, что оно – среди этих ублюдков?! – едва дослушав, срывается Гокудера. – Совсем сдурел?! Нечего было водиться с этой мразью, теперь хрен знает, чем тебе забили мозги!
Гокудера осекается – от удивления, не страха, обнаружив холодную окровавленную сталь у своего горла. В его безграничном удивлении для других эмоций просто не остается места.
- Ты… что? Да что такого случилось в этой Италии, что ты окончательно съехал с катушек?!
Его кадык, двигаясь при разговоре, царапается об острое лезвие. Гокудера не обращает внимания, но этого достаточно для того, чтобы Ямамото убрал катану.
- Я всегда был таким, ты просто меня не знал.
Гокудера задыхается от возмущения.
- Тринадцать лет – и не знал, Ямамото?! Ты сначала думай, а потом говори!
- Тебе всегда было наплевать.
- …такого идиотизма я от тебя даже в молодые годы не слышал! Кретин! – расслышав его реплику, Хранитель Шторма останавливается, и тихо, но с отчетливой угрозой переспрашивает, -…что?
- Тебе ведь все равно, Гокудера.
В тот момент, когда Гокудера замахивается на него, чтобы выбить из непутевого Хранителя Дождя всю дурь, они слышат шум двигателя и шуршание колес по гравию - приближение их транспорта к условленному месту встречи.
Хотя Гокудера не был бы Гокудерой, если бы такие мелочи остановили его удар.
- Неудивительно, что ему ты сообщил первому, - вздыхает Тсуна, и остаётся сидеть в своём кресле прямо и неестественно, как изваяние. Ямамото, все еще в порванной и окровавленной одежде, пропахшей потом, стоит у его окна и смотрит на маленькие, игрушечные машины внизу, на маленьких, игрушечных людей.
Нет, это преувеличение. Всего-то пятый этаж.
- Если честно, я не думал, что ты правда это сделаешь, Ямамото. Но, как и обещал, останавливать не буду.
Свобода выбора – Тсуна помешан на ней. Он дает ее всем и всегда, когда только может, когда нужно и когда не нужно.
- Во что мы превратились, Тсуна? – спрашивает Ямамото, не отрывая взгляда от мирной утренней улицы.
- Не знаю, - качает тот головой. – Ты же помнишь, что я этого никогда не хотел.
Потому что знал, чем это кончится, Тсуна? Тем, что от тебя ничего не останется?
Тсуны, которого Ямамото защищал, давно уже нет. Есть только Десятый, уставший и измученный, всегда поступающий так, как должен поступать добрый и заботливый босс, а не человек.
Ямамото его не винит. У Тсуны тоже никогда не было выбора – даже иллюзии его. Всех их дергает темнота за невидимые, липкие ниточки.
- Не волнуйся насчёт Гокудеры-куна, я с ним поговорю. Когда ты собираешься уезжать?
- Сегодня, - сходу решает он.
- Сегодня? – теряется Тсуна, словно плохой актер в плохой пьесе, пародия на себя бывшего.– Тогда я не успею ничего организовать…
- Я полечу регулярным рейсом, Тсуна. За свой счет.
- Я думал, мы устроим какую-нибудь прощальную вечеринку, вспомним старые времена…
- Не надо, я же не уезжаю навсегда. Я всегда буду на расстоянии звонка и вызова, если вдруг понадоблюсь.
- Я знаю, Ямамото. Но все равно…
- Не беспокойся, Тсуна, у тебя и так много дел, - улыбается он одними губами.
Выйдя из здания, он достает мобильник и звонит, чтобы забронировать билет на подходящий рейс, в одну сторону.
Небо затянуто тяжелыми, давящими облаками.
Тем же вечером он выкупает свой билет в кассе аэропорта, и сразу же набирает номер Бельфегора.
- Встречайте меня часов через шестнадцать.
- Что-нибудь организуем. Удачного полета!
Из вещей у него с собой одна лёгкая сумка, только самое необходимое, и катана, которую придётся сдать в багаж. Между душем и недолгими сборами он успел обзвонить немногих друзей – Рёхея, Хибари, Хару, сообщить о своем переезде и получить пожелания счастливого пути.
Гокудера сбросил его вызов.
Ямамото всматривается в толпу, надеясь заметить там серебристый блеск волос, знакомую фигуру. Что за дурацкие фантазии, вздыхает он. Так не бывает в жизни, только в кино. У Гокудеры есть куда более надежный способ никуда его не пустить. Как бы Ямамото ни желал от него сбежать, он не может порвать связь с единственным живым, настоящим, что у него осталось.
Он сминает билет в кулаке, и в тот же момент слышит объявление по громкой связи:
«Все рейсы задержаны из-за штормового предупреждения».
Он, наверно, единственный пассажир, у которого сообщение вызывает искреннюю, счастливую улыбку.
- Не ожидал увидеть тебя здесь.
- Аналогично, - хмыкает Гокудера, опираясь на стойку, передвигает туда-сюда почти пустую бутылку «Джек Дэниэлс».
Ямамото бросает свои вещи на пыльный пол и садится рядом с ним.
- Тогда что ты здесь делаешь?
Гокудера пожимает плечами, делает из бутылки еще один глоток, и предлагает ее Ямамото.
- Пью.
После глотка виски Ямамото вспоминает, что сегодня еще не успел поесть. Когда он возвращает бутылку Гокудере, янтарной жидкости там совсем на донышке, но Хранитель Шторма все равно приподнимает ее и рассматривает с пьяной концентрацией.
В ночной тишине мертвого дома его детства, заброшенного ресторана Гокудера, живой и настоящий, говорит, пугая темноту:
- Ты знаешь, у тебя глаза цвета виски.
- А у тебя – волосы как лунный свет.
- Откровенность за откровенность? – смеется Гокудера.
- Пойдем, - Ямамото поднимается из-за стойки, чувствуя, как шевелятся недовольные тени, не желая его отпускать, - отвезу тебя домой.
- Эй, - протестует тот, - а если я хочу остаться?
- Лучше не надо, это мертвый дом. В нем могут жить только воспоминания, не люди.
- Да, - вздыхает Гокудера, когда Ямамото поддерживает его, помогая встать, - когда-то здесь было ничего так.
- Гокудера, можно вопрос? Как ты собирался добираться домой в таком состоянии?
- Я же говорю, я не собирался! – с раздражением откликается он, повиснув на друге.
Свободной рукой Ямамото подбирает с пола так кстати собранные вещи.
- Я сегодня ночую у тебя.
- Ага, бля, - спотыкается Гокудера о порог, когда Ямамото выводит его на улицу, под мелкие капли тёплого дождя. – Ури будет в восторге - чёртова кошка к тебе неровно дышит.
Почти пустую бутылку они забывают, оставляя её как прощальный подарок темноте, теням и одиночеству.
Реборн, 13YL!!!, может, 8059, а может, и нет, и смерть мимо пробегавшего персонажа. От канона рожки да ножки, ни сюжета, ни смысла, ни на что не претендую, ничего не хочу XDD
читать дальшеВ церкви пахнет розами и холодным камнем. Стены уже успели отдать всё накопленное за день тепло. Лунный свет, падая через бесхитростные витражи, окрашивает в нежные оттенки тонкие, бледные лица мраморных ангелов .
Ямамото стоит у открытого гроба, и ему тошно от того, как серебристые волосы покойника сливаются в полутьме с белыми цветами. Картина кажется нереальной, словно нарисованной или инсценированной для фотографической съемки.
- Повезло ему, - хихикает Бельфегор, вальяжно растянувшись на передней скамье. – Мало кого из наших вообще хоронят, тем более, ши-ши-ши, в открытых гробах.
От его шипящих, как у змея-искусителя, интонаций становится совсем не по себе. Ангелы смотрят на человека у гроба с немым предостережением.
- Знаешь, что это значит, Хранитель Дождя? – продолжает Бельфегор, принц с именем демона, лениво позёвывая. – В Варии образовалось вакантное место, как раз для тебя.
Ямамото впервые оглядывается в его сторону, не без облегчения от того, что есть повод оторваться от мёртвого лица варийского мечника.
- Боюсь, это не для меня, - без заминки отвечает он, как заранее приготовленную речь. Ответ, который могли бы напечатать в учебниках для верных и преданных Хранителей Вонголы: что нужно сказать, если вас пытается переманить другая организация.
- Ты подумай, - фыркает принц, временно исполняющий обязанности стратегического капитана. – Мы не торопим. У нас тёплая уютная компания, много виски и очень весело. Если умирать, то уж по-нашему, а не тухнуть с Десятым Вонголой и его фальшивыми идеалами.
- Нет, спасибо.
- А ведь одна из твоих атак носит его имя, - Бельфегор с укором цокает языком. – Сквало был бы недоволен, что ты вот так вот посылаешь дело его жизни! Зря он, что ли, с тобой возился?
Ямамото замирает, переводит взгляд на тёмное дерево гроба. Ангелы смотрят на него с грустным упрёком.
- Я через недельку перезвоню, ши-ши-ши. Чао, - коронованная особа легко вскакивает со скамьи и направляется к тяжёлым деревянным дверям выхода, в жаркую, душную итальянскую ночь.
После гулкого, громкого стука тяжёлых сапог по мрамору наступившая тишина кажется особенно плотной, а темнота там, куда не достаёт лунный свет – осязаемой. Она отчётливо шевелится топотом маленьких мышиных лапок.
Никто не бессмертен, - думает Ямамото. С каждым годом у него становится все меньше и меньше друзей.
Он сам не знает, зачем, по возвращении в Японию, в светлый, просторный кабинет Тсуны, он рассказывает о предложении Бельфегора. Наверно, потому, что Тсуна смотрит на него с сочувствием и спрашивает о том, как прошла поездка в маленькую итальянскую церковь в глуши, а Ямамото хочет говорить о чем угодно, только не о холодных мраморных ликах, белых розах и мёртвых друзьях.
Тсуна смотрит на него с лёгким удивлением и, может быть, испугом, но потом берёт себя в руки.
- Если ты этого хочешь, Ямамото, - тепло улыбается глава Семьи, - то я не буду тебе мешать. И кольцо у тебя тоже никто отбирать не станет. У Хибари вон вообще своя организация…
Ямамото чувствует болезненный укол в области сердца. Он всего-то хотел похвастаться собственной популярностью и рассчитывал на «да ты что, Ямамото, даже не думай о том, чтобы уходить, как же мы без тебя!», а вместо этого оказывается, что людям, ради которых он пожертвовал своей мечтой, жизнью близкого человека, он нужен далеко не так сильно, как думал. Поэтому с губ срывается не «да что ты, Тсуна, я уже отказался», а…
- Да что ты, Тсуна, я ещё не решил!
Тем же вечером, ворочаясь в своей постели, он впервые серьёзно задумывается. О ревности и любви. Означает ли отсутствие первой и отсутствие второй? Действительно, у Хибари вон своя организация. Мукуро в делах Тсуны учавствует редко, только что-то своё, тёмное, мутит на стороне. Сколько раз он сам уезжал на тренировки к Сквало, на другой конец света… И с чего он решил, будто нынешнее предложение Варии чем-то отличается?
Всего лишь одна из возможностей, которую ему дают взамен упущенных.
Эта темнота, наверно, пришла вслед за ним из маленькой итальянской церкви, тайком пробравшись в багажное отделение самолета. Её тоже можно потрогать рукой, если очень хочется, она тоже пытается ему что-то сказать голосом мёртвого человека.
И все же это смешно, - смеётся он ей в ответ. Разве ему, Ямамото Такеши, место среди психов и убийц?
Темнота тоже смеётся. Ши-ши-ши.
Он все ещё верит, что никуда не уйдёт, но ему нужно знать реакцию ещё одного человека. Они не виделись всего пару недель, но предвкушение встречи наполняет Ямамото лёгкой радостью, как будто ему снова пятнадцать.
Шторм никогда не сидит на месте, и за ним приходится как следует побегать по этажам.
Гокудеру он слышит ещё раньше, чем видит. Тот отдаёт распоряжения, ругается на нерадивых подчиненных: он один здесь пытается работать, а все только и строят злобные планы, как бы ему помешать, и где его кофе, и почему ему до сих пор не принесли ту папку с важной информацией?
При Гокудере штаб Вонголы всегда выглядит так, будто по нему прошёлся ураган. Не так уж далеко от правды, - отмечает Ямамото.
Когда он осторожно подкрадывается сзади и кладет руку Хранителю Шторма на плечо, тот вздрагивает и проливает кофе себе на рубашку.
- Ямамото, придурок, какого чёрта ты творишь?! Это что, блин, заговор, как испоганить мне весь день?! – орёт на него Гокудера вместо приветствия, и, сунув свой кофе и какие-то бумаги, которые сам же потом будет искать, в руки кому-то из пробегавших мимо подчинённых, разворачивается и быстрым шагом направляется к мужскому туалету. Ямамото, разумеется, идёт за ним.
- Признайся, ты вернулся специально для того, чтобы мне всё портить? – вздыхает Гокудера, едва за ними закрывается дверь, и, включив воду, пытается справиться с расплывающимся пятном подручными средствами.
- Ты бы здесь умер от скуки, если бы я не приходил иногда тебя развлекать, - самонадеянно заявляет Ямамото, прислонившись спиной к стене. Гокудера косится на него через зеркало с недовольством, которое даже не пытается скрыть.
- Если бы не ты и ещё некоторые личности, то моя жизнь напоминала бы прогулку по райскому саду.
Под «ещё некоторыми личностями» наверняка подразумевается большая часть человечества.
- Не преувеличивай, - снисходительно улыбается он другу.
- Принеси хоть какую-нибудь пользу, раз уж это твоя вина, сбегай за запасной рубашкой, - хмурится Гокудера. – Мой кабинет, нижний левый ящик стола.
Оглянувшись перед тем, как закрыть за собой дверь, Ямамото видит, как Хранитель Шторма резкими, отчётливыми движениями стягивает с себя уже на треть промокший предмет одежды, и склоняется над раковиной с таким сосредоточенным выражением лица, словно от пятна, с которым он ведёт борьбу, зависит успех или провал миссии.
- Что так долго? – по привычке упрекает его Гокудера, когда Ямамото возвращается, хоть вернулся тот довольно быстро.
- Так получилось, - пожимает плечами он, кидая подрывнику новую рубашку, ещё не распакованную и белую, как снег. Или как мёртвые, белые розы.
Гокудера раздражённо хмыкает и одевается, придирчиво осматривая себя в зеркале. Представитель Савады Тсунаеши всегда должен выглядеть идеально.
- Я хотел предложить тебе выпить чего-нибудь вместе после работы, - невзначай бросает Ямамото, встречаясь с ним взглядом в зеркале .
- Как будто у меня других дел нет. И вообще, я не знаю, во сколько освобожусь, - на языке Гокудеры это означает «да». Если и не означает, то Ямамото подобные ответы всегда воспринимал только так.
- Тогда позвони вечером. Я буду ждать, - говорит он и, не прощаясь, выскальзывает за дверь.
Они встречаются поздно вечером, уже давно за полночь – честно, только Гокудера может считать это время ещё вечером, - в маленьком баре на окраине города, где их знают, никогда не задают вопросов, готовы ради них не закрываться хоть до трех ночи (да, бывали и такие случаи!) и всегда верят, что красное пятно на рубашке – это вино, неосторожно пролитое за обедом.
Гокудера ослабляет галстук, снимает пиджак, откинувшись в кресле, и только Ямамото знает, какая усталость сквозит за этими жестами. Гокудера единственный, кто в Семье пытается заниматься всем и сразу – от легальных и нелегальных бизнес-планов и составления и распределения миссий, проводя ночи в своём кабинете, при призрачном освещении компьютера, до переговоров и выполнения полевых заданий. Как ему это удается, Ямамото не знает, зато он знает, как укоризненно Тсуна качает головой, глядя на синие тени под глазами своего Хранителя, и иногда в приказном порядке отправляет того домой, отсыпаться, - один из немногих случаев, когда Десятый использует именно приказы, а не просьбы.
Они берут одну бутылку виски на двоих, и Ямамото наливает себе чуть меньше, чем Гокудере, цедит неразбавленный, обжигающий алкоголь осторожными глотками – он еще планирует отвезти Гокудеру домой, раздеть, дотащить до постели и заботливо подоткнуть ему одеяло.
- А ты все не меняешься, идиот, - смеется Гокудера, расслабляясь, и Ямамото думает, что ему идет и беззаботный смех, и легкий румянец на щеках, вызванный опьянением. – Сколько лет я тебя уже знаю?
- Тринадцать, - отвечает он, наливая им еще по порции виски. Тринадцать – счастливое число. И все это время они были вместе, в грусти и в радости, в счастье и в горе. Не каждый прочный брак столько выдерживает… ни одни отношения между людьми не пережили бы столько, сколько пережила их долгая дружба.
- Верно, - хмыкает Гокудера. – Давай, за чёртову дюжину. Счастливое число.
Стаканы сталкиваются, янтарная жидкость плещется о прозрачные стенки, как волны Средиземного моря о золотые пески пляжей Италии.
Если закрыть глаза, то Ямамото видит лицо Гокудеры в обрамлении белых роз, сливающихся с волосами цвета лунного света.
Это ведь смешно – то, насколько отчаянно он боится потерять своего друга, учитывая, сколько поводов у Ямамото есть для того, чтобы его ненавидеть - за все эти годы.
Один из них – первая кровь на своих руках. Ямамото помнит, как на той миссии, под романтической полной луной, Гокудера усмехнулся, хлопнул его по плечу и сказал: «Ну что, с почином тебя». Ровно с той же интонацией, с какой сейчас предлагал выпить за время, что они друг друга знают.
Тогда, в тот момент, Ямамото мог бы и его убить - росчерком катаны по спине переписать его судьбу. Вместо этого он поддержал ослабленного, бледного от потери крови Гокудеру за талию и простил ему все за горячее сухое дыхание на своей шее.
Если бы он сравнивал себя с оружием, он бы назвался не катаной, а пулей – быстрой, точной, смертоносной. Тогда Тсуна был бы пистолетом, направляющим в цель, а Гокудера – его порохом. Без Гокудеры у него не было бы той холодной ярости, которая не оставила пока что ни одного свидетеля, не понаслышке знавшего бы ее силу.
Поэтому Ямамото смеется над собой и своей глупостью, опрокидывая в себя содержимое стакана.
Гокудера не спрашивает о том, как прошла его поездка, не предлагает выпить за Сквало и за то, чтобы ему было не слишком жарко там, в аду. Ямамото не поднимает эту тему. Он хочет оставить маленькую итальянскую церковь и строгие взгляды мраморных изваяний только себе.
Если бы Гокудера действительно лежал в том гробу, как видится Ямамото, он бы тоже был похож на ангела из холодного белого камня.
- Ты что, ждешь приглашения на чашку кофе? - интересуется Гокудера, когда Ямамото практически вытаскивает его с заднего сиденья такси, и пытается не уронить наполовину пустую бутылку «Джек Дэниэлс».
- Пригласишь? –улыбается Ямамото, обняв подрывника за талию, и, осторожно маневрируя, помогает тому подниматься по ступенькам лестницы к квартире.
- Еще чего, - отзывается тот и долго ищет ключи. Привычный фарс – оба знают, что никакого приглашения Ямамото не нужно для того, чтобы последовать за Хаято в небольшую уютную квартиру, заваленную вещами и бумагами, с диваном, разодранным острыми когтями, и грязной посудой.
- Ури, блядь, сука, - констатирует Гокудера, когда замечает сорванные с карниза шторы. Она тут же появляется, требовательно мяукая, и позволяет Ямамото себя погладить.
- Так ты кофе будешь, или нет? – недовольно спрашивает Хранитель Шторма, пробираясь на кухню через беспорядок, устроенный им самим и его кошкой.
- Буду, - соглашается Ямамото, и заранее мысленно кривится, представив растворимую дрянь, которой Гокудера собирается его угостить.
У Гокудеры в руках все еще их бутылка виски. Будто только что это заметив, тот поднимает ее к электрическому свету люстры, прищуривается, попеременно поглядывая то на нее, то на Хранителя Дождя, потом кивает чему-то и ставит ее на стол.
Кофе оказывается мерзким ровно настолько, насколько и представлял себе Ямамото. И как Гокудера пьет это каждый день?
И так по-детски обижается, когда Ямамото его об этом спрашивает.
Сквало учил его не только искусству боя. Между изматывающими тренировками он таскал его по барам и притонам и учил жизни. Пытался вдолбить в молодую и упрямую голову, что никому нельзя доверять, что каждый сам за себя в этом жестоком мире, что и ребенок может нажать на курок пистолета, а друг – выстрелить в спину. Ямамото смеялся и не понимал, зачем ему эта наука. Сквало злился и пытался переделать его в идеальное оружие, а Такеши, на глазах усваивая новые приемы, не уступал ни толики своей человечности.
- Глупый мальчишка, которому катану дали поиграть, - плевался Сквало, и смотрел на него с плохо скрываемым умилением.
Эти уроки жизни прекратились после того, как Ямамото в первый раз убил, чтобы спасти себя и Гокудеру. Что в нем изменилось тогда, он и сам не знал. Может быть, стоило спросить у Сквало – варийский мечник, скорее всего, не ответил бы, но, по своему обыкновению, ткнул бы Ямамото носом в нужном направлении, как слепого щенка – пусть сам копается.
Единственный, в ком Ямамото нашел тогда молчаливое понимание и сочувствие, был Тсуна, с виноватой, хрупкой улыбкой сидевший вместе с ним в больнице у постели Гокудеры. В то время они еще были близки. Теперь Ямамото уже не может разглядеть Тсуну за реками крови, которая льётся росчерками катаны одного и росчерками пера другого.
Он возвращается к себе еще до того, как небо начинает светлеть, и попадает в лапы караулящей его темноты. Она опутывает его липкими нитями паутины в углах пустого помещения ресторана. У Ямамото хватает средств сохранять за собой дом своего детства, ныне мертвый, но не хватает времени на то, чтобы поддерживать в нем хоть какую-то чистоту. Обжитыми выглядят разве что его комната с яркими прямоугольниками невыцветших обоев, оставшихся от отодранных бейсбольных постеров, и ванная. Кухня тоже заброшена: готовить только для себя он уже давно не видит смысла. Темнота нашёптывает что-то о разбитой и сломанной жизни, об идеальном способе самоубийства, погребения себя заживо: стать идеальным оружием, которое хочет получить Семья, бросить рассыпающиеся в руках остатки того, ради чего он жертвовал всем, что было у него до Тсуны, до Гокудеры. Если хорошенько подумать, то ему нечего терять. Я не хочу даже думать об этом, - отвечает Ямамото. А тебе не придется думать, нужно будет только убивать. Никаких сложностей, никаких сожалений, - шепелявит темнота.
Тебя, идиота, всю жизнь старательно вели именно к такой судьбе, - меняется голос темноты, кричит, оглушает, заставляет верить себе силой, а не смыслом слов. Давай, покажи хоть немного благодарности тем, кто столько лет ждал, пока из тебя получится хоть что-нибудь путное, мальчишка с катаной!
Ямамото хватается за голову, которая раскалывается, трещит по швам от выпитого виски, просит прощения у отца и спрашивает у Неба, за что оно так равнодушно к нему. Небо не слышит и не отвечает.
За пять минут до рассвета он сдается и набирает номер своего персонального демона-искусителя. Он не знает, сколько сейчас времени в Италии, но подозревает, что Вария никогда не спит.
Трубку берут после шестого гудка.
- Слушаю…
- Я хочу знать, зачем я вам нужен.
- Ши-ши-ши, - смех принца через тысячи километров кажется помехой на линии связи, а не звуком человеческого голоса. – Решился, Ямамото Такеши?
- Сначала ты ответь, - просит он.
- Будущему товарищу по команде – так уж и быть. Рекомендация Сквало. Он специально натаскивал тебя на нашу работу, считал, что ты единственный, кто смог бы его рано или поздно заменить. Поэтому и нянчился с тобой… все ради будущих ценных кадров.
- Спасибо. Я так и думал.
Ямамото вешает трубку, не прощаясь, откидывается на сиденье своей машины, и чувствует на себе ночную липкую паутину. Она была правдой, не сном, не кошмаром, навеянным темнотой и одиночеством.
Он не сам догадался – ему рассказала темнота.
Сквало, который знал его, пожалуй, лучше всех, потому что пристально изучал его день за днем, год за годом, считал, что ему, Ямамото Такеши, самое место среди отъявленных психопатов и убийц.
Ему требуется полдня, чтобы смириться с принятым решением. Принятым кем – он сам не знает. Он бесцельно шатается по городу, прежде чем снова ввалиться в кабинет к Тсуне.
- Тсуна, дай мне какое-нибудь задание.
- Ямамото? Что случилось? Какое задание?
- Любое, только дай.
Десятый со вздохом роется в столе и достает тонкую черную папку с распечатками.
- Я собирался попросить тебя… над этим проектом уже работает Гокудера-кун, но твоя помощь там пригодится.
- Что это?
Ямамото думает, что уже где-то видел эти планы раньше.
Если бы не похожее задание три года назад – попахивающее суицидом для одиночки, даже если это Гокудера – его отец мог бы быть жив. Если бы Такеши, как хороший сын, был бы дома вовремя, к ужину, а не в другом конце страны, на заброшенном складе на вражеской территории, прикрывая своей спиной чужое безрассудство.
В его голове роится слишком много «если бы», и он упустит их все до одного.
Эта миссия – суицид для двоих. Ямамото улыбается так же радостно, как в их школьные годы, а Гокудера так же ворчит, что согласился на его присутствие только из-за приказа обожаемого Десятого. Некоторые вещи между ними остаются прежними.
Правда в том, что он действительно предпочел бы оказаться погребенным с Гокудерой в одной кровавой бойне, а не бежать на другой конец света от собственной безысходности.
Вот уже сорок семь минут подряд из того времени, что они провели бок о бок на вражеской территории, Ямамото видит перед собой только красное. Присутствие Гокудеры он ощущает, просто ощущает спинным мозгом. Что-то свистит над ухом.
- Ложись!
Он толкает Гокудеру на землю ладонями, влажными от пота, и, как музыку, слушает далекий взрыв их часовой бомбы. Автоматная очередь оставляет аккуратные круглые отпечатки в стене над их распростертыми телами.
- Слезь с меня! – требует Гокудера. – Я лучше тебя стреляю.
- Посмотрим, - отвечает Ямамото, перезаряжая пистолет.
Ему тошно от того, что между ними соревнование на то, кто больше отнимет человеческих жизней, – обычная штука, и что Гокудера считает, что все в порядке, что так все и должно быть.
Скорее всего, тот факт, что его так тянет к Гокудере – признак извращенного эмоционального мазохизма. Как и то, что Ямамото до сих пор живет в доме своего детства с липкой темнотой в углах.
Красная, как вишневый сок, кровь, которая стекает по его катане, сулит избавление и очищение, стоит лишь окунуться в нее с головой. Чего ты боишься, шепчет темнота, почему только омываешь ей руки по локоть?
Он останавливается двадцать две минуты спустя, когда в живых не остается ни одного врага, ни одного свидетеля триумфа богов войны. Он падает навзничь, на мягкую траву, мокрую от вечерней росы, и понимает, как устал.
- Поднимайся, - бурчит Гокудера, - чего разлегся.
- Гокудера, - со вкусом потягивается Ямамото, осторожно касается языком корки из крови и пыли на своей разбитой губе, - а мы пропустили закат. Думаешь, он был красивый?
Думаешь, он был багровый?
- Когда ты уже прекратишь думать о всяких глупостях?
- Наверно, в тот же самый день, как ты начнешь их понимать, - смеется Ямамото. У Гокудеры слишком прямое, четкое, математическое мышление. Ему не понять первых всполохов безумия, окрашивающих сознание в такие яркие, праздничные красные оттенки.
- Придурок, - беззлобно ругается Хаято и опускается рядом, подстелив порванный пиджак.
- Я ухожу в Варию, - говорит Ямамото, и после моря красного за последний час, вытеснившего из памяти молчание, темноту, тишину, слова слетают легко и весело, несутся по ветру быстро и метко, как пули, вдребезги разбивая хрупкое равновесие Вселенной.
Гокудера отрешенно смотрит на него, сквозь него, и смеется, как пьяный.
- Что за шутки, Ямамото?
- Это не шутка, - отвечает он, повернувшись на бок и подперев голову ладонью. – Ты стал правой рукой Тсуны, как и мечтал, я за тебя рад. У Хибари своя организация, у Мукуро своя шаражка и свои темные делишки. У Рехея семья, маленькая дочь. Ламбо вообще член другой Семьи. У всех есть еще какое-то место в этой жизни, кроме меня, мне пора найти свое.
- И ты считаешь, что оно – среди этих ублюдков?! – едва дослушав, срывается Гокудера. – Совсем сдурел?! Нечего было водиться с этой мразью, теперь хрен знает, чем тебе забили мозги!
Гокудера осекается – от удивления, не страха, обнаружив холодную окровавленную сталь у своего горла. В его безграничном удивлении для других эмоций просто не остается места.
- Ты… что? Да что такого случилось в этой Италии, что ты окончательно съехал с катушек?!
Его кадык, двигаясь при разговоре, царапается об острое лезвие. Гокудера не обращает внимания, но этого достаточно для того, чтобы Ямамото убрал катану.
- Я всегда был таким, ты просто меня не знал.
Гокудера задыхается от возмущения.
- Тринадцать лет – и не знал, Ямамото?! Ты сначала думай, а потом говори!
- Тебе всегда было наплевать.
- …такого идиотизма я от тебя даже в молодые годы не слышал! Кретин! – расслышав его реплику, Хранитель Шторма останавливается, и тихо, но с отчетливой угрозой переспрашивает, -…что?
- Тебе ведь все равно, Гокудера.
В тот момент, когда Гокудера замахивается на него, чтобы выбить из непутевого Хранителя Дождя всю дурь, они слышат шум двигателя и шуршание колес по гравию - приближение их транспорта к условленному месту встречи.
Хотя Гокудера не был бы Гокудерой, если бы такие мелочи остановили его удар.
- Неудивительно, что ему ты сообщил первому, - вздыхает Тсуна, и остаётся сидеть в своём кресле прямо и неестественно, как изваяние. Ямамото, все еще в порванной и окровавленной одежде, пропахшей потом, стоит у его окна и смотрит на маленькие, игрушечные машины внизу, на маленьких, игрушечных людей.
Нет, это преувеличение. Всего-то пятый этаж.
- Если честно, я не думал, что ты правда это сделаешь, Ямамото. Но, как и обещал, останавливать не буду.
Свобода выбора – Тсуна помешан на ней. Он дает ее всем и всегда, когда только может, когда нужно и когда не нужно.
- Во что мы превратились, Тсуна? – спрашивает Ямамото, не отрывая взгляда от мирной утренней улицы.
- Не знаю, - качает тот головой. – Ты же помнишь, что я этого никогда не хотел.
Потому что знал, чем это кончится, Тсуна? Тем, что от тебя ничего не останется?
Тсуны, которого Ямамото защищал, давно уже нет. Есть только Десятый, уставший и измученный, всегда поступающий так, как должен поступать добрый и заботливый босс, а не человек.
Ямамото его не винит. У Тсуны тоже никогда не было выбора – даже иллюзии его. Всех их дергает темнота за невидимые, липкие ниточки.
- Не волнуйся насчёт Гокудеры-куна, я с ним поговорю. Когда ты собираешься уезжать?
- Сегодня, - сходу решает он.
- Сегодня? – теряется Тсуна, словно плохой актер в плохой пьесе, пародия на себя бывшего.– Тогда я не успею ничего организовать…
- Я полечу регулярным рейсом, Тсуна. За свой счет.
- Я думал, мы устроим какую-нибудь прощальную вечеринку, вспомним старые времена…
- Не надо, я же не уезжаю навсегда. Я всегда буду на расстоянии звонка и вызова, если вдруг понадоблюсь.
- Я знаю, Ямамото. Но все равно…
- Не беспокойся, Тсуна, у тебя и так много дел, - улыбается он одними губами.
Выйдя из здания, он достает мобильник и звонит, чтобы забронировать билет на подходящий рейс, в одну сторону.
Небо затянуто тяжелыми, давящими облаками.
Тем же вечером он выкупает свой билет в кассе аэропорта, и сразу же набирает номер Бельфегора.
- Встречайте меня часов через шестнадцать.
- Что-нибудь организуем. Удачного полета!
Из вещей у него с собой одна лёгкая сумка, только самое необходимое, и катана, которую придётся сдать в багаж. Между душем и недолгими сборами он успел обзвонить немногих друзей – Рёхея, Хибари, Хару, сообщить о своем переезде и получить пожелания счастливого пути.
Гокудера сбросил его вызов.
Ямамото всматривается в толпу, надеясь заметить там серебристый блеск волос, знакомую фигуру. Что за дурацкие фантазии, вздыхает он. Так не бывает в жизни, только в кино. У Гокудеры есть куда более надежный способ никуда его не пустить. Как бы Ямамото ни желал от него сбежать, он не может порвать связь с единственным живым, настоящим, что у него осталось.
Он сминает билет в кулаке, и в тот же момент слышит объявление по громкой связи:
«Все рейсы задержаны из-за штормового предупреждения».
Он, наверно, единственный пассажир, у которого сообщение вызывает искреннюю, счастливую улыбку.
- Не ожидал увидеть тебя здесь.
- Аналогично, - хмыкает Гокудера, опираясь на стойку, передвигает туда-сюда почти пустую бутылку «Джек Дэниэлс».
Ямамото бросает свои вещи на пыльный пол и садится рядом с ним.
- Тогда что ты здесь делаешь?
Гокудера пожимает плечами, делает из бутылки еще один глоток, и предлагает ее Ямамото.
- Пью.
После глотка виски Ямамото вспоминает, что сегодня еще не успел поесть. Когда он возвращает бутылку Гокудере, янтарной жидкости там совсем на донышке, но Хранитель Шторма все равно приподнимает ее и рассматривает с пьяной концентрацией.
В ночной тишине мертвого дома его детства, заброшенного ресторана Гокудера, живой и настоящий, говорит, пугая темноту:
- Ты знаешь, у тебя глаза цвета виски.
- А у тебя – волосы как лунный свет.
- Откровенность за откровенность? – смеется Гокудера.
- Пойдем, - Ямамото поднимается из-за стойки, чувствуя, как шевелятся недовольные тени, не желая его отпускать, - отвезу тебя домой.
- Эй, - протестует тот, - а если я хочу остаться?
- Лучше не надо, это мертвый дом. В нем могут жить только воспоминания, не люди.
- Да, - вздыхает Гокудера, когда Ямамото поддерживает его, помогая встать, - когда-то здесь было ничего так.
- Гокудера, можно вопрос? Как ты собирался добираться домой в таком состоянии?
- Я же говорю, я не собирался! – с раздражением откликается он, повиснув на друге.
Свободной рукой Ямамото подбирает с пола так кстати собранные вещи.
- Я сегодня ночую у тебя.
- Ага, бля, - спотыкается Гокудера о порог, когда Ямамото выводит его на улицу, под мелкие капли тёплого дождя. – Ури будет в восторге - чёртова кошка к тебе неровно дышит.
Почти пустую бутылку они забывают, оставляя её как прощальный подарок темноте, теням и одиночеству.
-
-
07.01.2013 в 20:34-
-
11.01.2013 в 10:34-
-
13.01.2013 в 20:00спасибо за текст
-
-
13.01.2013 в 22:23